каштановых волос.  Грива спускалась по крутым плечам и  закрывала лопатки на

треугольной, идеально правильной формы, загорелой спине.

     - Хай, пипл, - сказал парень, широко улыбнувшись.

     Митя вдруг почувствовал, что теплая волна  обаяния, исходившая от этого

красавца, захлестнула его с головой. Ему немедленно захотелось подружиться с

Васей, как заочно представила этого  парня  Джин, поговорить о пластинках, о

группах,  о музыке, рассказать ему о концерте  Гребенщикова, выпить,  потом,

дождавшись утра,  когда откроются заведения, куда-нибудь сходить - рвануть в

"Жигули", к примеру. Или просто к пивному ларьку.

     Митя и думать  забыл, что  утром ему неплохо бы появиться в институте -

комсомольское собрание,  на котором  он  должен был  председательствовать, в

случае Митиного прогула грозило обернуться для него большими неприятностями.

     - Падайте, - предложил Вася. - Как дела?

     Он не представлялся, не спрашивал, как зовут появившихся в  четыре утра

гостей, и вел себя так естественно, словно они  были знакомы уже много лет и

не нуждались в лишних, протокольных приветствиях.

     -  Слушай,  герла. -  Вася посмотрел  на усевшуюся по-турецки Олю.  - У

тебя, между прочим, курнуть ничего нет?

     - Есть, - неожиданно ответила Оля.

     Вот  уж  чего  Митя  никак  не ожидал. Оказывается, у этой  красавицы в

кармане наркотики!

     Сам Митя никогда не  курил и уж подавно не кололся. В институте, где он

учился и был комсоргом группы, его знакомые и  друзья тоже не баловались  ни

"травой",  ни  "болтушкой".  К   людям,   употребляющим   эти   запрещенные,

табуированные   в  обществе   вещества,   Матвеев  относился   с  брезгливым

отвращением, смешанным  с  откровенным  страхом. И открытие,  только  что им

сделанное, едва не  лишило Митю равновесия как в переносном, так и  в  самом

прямом, физическом смысле.

     Ему  расхотелось садиться рядом  с  красавцем, что же  до Оли,  то Митя