попытался разобраться в своих ощущениях,  нахлынувших  теперь уже  холодной,

очень неприятной волной.

     Его по-прежнему тянуло  к ней, но  страх и злость на то, что, пока  они

брели  по  ночным  улицам,  их сто раз могли  "повязать", а  найдя у девушки

наркоту, -  сообщить  в  институт,  попереть из  комсомола,  да  заодно  и с

факультета,  может быть,  вообще посадить, -  эти страх и  злость мешали ему

относиться к Стадниковой по-прежнему.

     Романтика прожитой ночи исчезла, словно ее и не было. Митя уже не хотел

дарить Ольге цветы, о чем мечтал еще совсем недавно,  гулять с ней по ночам,

говорить ласковые  слова и читать стихи. Теперь он думал  только  об одном -

взять бы сейчас, сорвать футболку, стащить штаны да  оттрахать наркоманку по

полной схеме. Так, чтобы ходить не могла...

     Вася, который вызывал у Матвеева нарастающее отвращение, что-то говорил

Стадниковой, а Митя думал, что хорошо бы  этого  красавца обрить наголо да в

армию, или  на завод, или в  стройотряд, где ребята корячатся каждое  лето -

весело, правда, но  и кости ломит, и мозоли кровавые, и понос от бесконечных

макарон с кусками свиного жира вместо мяса.

     "Или  просто  в  рог  дать  как  следует,  -  думал  Митя,  глядя,  как

длинноволосый Вася, получив от  Ольги  пакетик, забивает  в  папиросу табак,

смешанный с  "травой". -  Настучать  по  жбану,  чтобы  не  сбивал  с  толку

девчонок... Сволочь!"

     Правда, кто кого  сбивает - большой вопрос. Оля ведь сама с наркотой по

городу разгуливает. И затягивается умело, привычно...

     Вася вдруг взял Стадникову за шею и привлек к себе. Оля вытянула вперед

губы,  словно  готовясь его  поцеловать,  а  длинноволосый  красавец вставил

папиросу горящим концом  себе в рот и пустил  из мундштука  ровную,  плотную

струю  голубого   дыма.   Оля  втягивала  его   в  себя,  прикрыв  глаза  от

удовольствия. Сейчас она выглядела такой соблазнительной, такой сексуальной,