пиканьем Митиного радиотелефона.

     - Ал , - еле ворочая языком, сказал Матвеев, поднеся трубку к уху.

     -  Открывай,  Матвеев!  Ты  чего  там,  совсем  опух?  -  Голос  Бориса

Дмитриевича был бодрым и напористым. - Открывай. Е-мое, работать надо. Давай

быстро!

     - Э-э... Это вы? Вы где?

     - Где-где... там! За дверью стою. Открывай, я тебе говорю!

     - Сейчас... Сейчас, только оденусь.

     - Блядь! - смачно сказал Гольцман. - А то я тебя не видел.  Было бы  на

что смотреть. Открой дверь, тебе говорят, потом оденешься!

     Митя натянул трусы  и бросился в прихожую, натыкаясь  на стены, задевая

за углы мебели, матерясь и тяжело дыша.

     - Что там такое? - недовольно крикнула Ольга, подняв наконец голову.

     -  Сейчас,  -  буркнул  Митя, возясь  с  древними,  плохо  поддающимися

замками.

     -  Ну, хорош! -  весело  воскликнул  Гольцман,  когда Митя  справился с

дверью и, распахнув ее, встал на пороге.

     - Проходите.

     Митю качнуло в сторону, и он привалился к стене.

     - Трусы надень нормально, - ехидно заметил Гольцман, проходя мимо. -  А

то, по народной примете, отхарят тебя, симпатяга ты этакий!

     Трусы на Мите действительно были надеты наизнанку.

     -  Где  она? -  спросил Гольцман, понизив голос,  когда Митя  захлопнул

дверь и прошел вслед за Борисом Дмитриевичем на кухню.

     - Там, - махнул рукой Матвеев. - Еще лежит.

     - Ага. Хорошо. Ты, друг мой, давай-ка одевайся, мойся и дуй на вокзал.

     - А что там?

     -  У  тебя,  Митя,  мозги  совсем  заспиртовались  за  ночь.  "Гротеск"

приезжает из Москвы. Встречать надо. У них, между прочим, сегодня концерт.

     - Сегодня?!

     Митя схватился за голову.

     - Борис Дмитриевич, у вас водки случайно нету?

     - Есть. Что, поправиться надо?

     - Не то слово.

     Гольцман полез в недра объемистой кожаной сумки, которая  висела у него

на плече, и вытащил оттуда бутылку водки.