- Что ты, Оля? Что ты злишься? Нельзя так. Нормальный парень.

     - Ага. Стукач комсомольский.

     - Послушать тебя - вокруг одни стукачи. И все комсомольские.

     - Не все. Ты  вот, например, просто хапуга  комсомольская. Не обижайся,

Боря,  я  тебя  как бы  со  знаком  "плюс" оцениваю.  Теперь это  называется

"бизнесмен", а раньше в народе говорили - "хапуга".

     - Ну, допустим. Только что мы все о нем?

     - А то. Я хочу, чтобы в наших делах его доли не было.

     - В наших делах?

     - Да. А зачем же ты пришел, можно спросить? Разве не  о делах говорить?

Я догадываюсь даже, о каких.

     - А ты в силах?

     - Ты уже спрашивал.

     -  То есть, тебя  не  будет  сейчас коробить,  если мы о  деньгах будем

беседовать?

     - Коробить?  Со мной столько  лет  никто о деньгах  не  говорил,  что я

вполне к такому разговору готова. С большим нашим удовольствием.

     Гольцман закурил.

     - Слушай, Оля, сегодня его привезут. На опознание пойдешь?

     - Разве в Москве не делали?

     -  Делали.  Шурик  мне звонил, сказал,  мол, все формальности  улажены.

Просто... Просто ты как бы самый близкий ему человек.

     - А что - его не узнать?

     - Говорят, не узнать. Обгорел совсем.

     - Да? Интересно... Нет, не пойду. Наконец-то он меня в покое оставил. Я

теперь и думать о нем не хочу, не то что глядеть. Знаешь, уволь меня от всех

этих моргов, больниц...

     - Да пожалуйста. Ребята все сделают. Я распорядился.

     - Крутой ты, Боря, я смотрю... "Распорядился".

     - Да. А что?

     - Нет, мне даже нравится. Я десять лет с тряпкой жила, мне приятно, что

рядом со мной кто-то, кто может "распорядиться".

     - У тебя были сложности с Васильком?

     -  Ох,  е-мое...  Снова-здорово!  Я  тут  вчера  Мите  твоему  все  уже

рассказала.  А тебе,  Боря, если  не возражаешь,  как-нибудь в  другой  раз.

Ладно?

     - Конечно. Если не хочешь, не надо.