Куманский   никогда  никого  не   подводил,  и  ни  разу  по  его   вине  не

образовывались  в  газете  пустоты,  которые  нужно  было  заполнять  спешно

высасываемым из редакторского пальца материалом.

     Называя себя "ньюсмейкером", Куманский  прочитывал это слово буквально.

Он  не  считал, что  успеть написать первым  о каком-то интересном событии -

такая  уж  большая  заслуга  журналиста. Это,  как  он полагал,  его  прямая

обязанность. А  вот сделать новость, то  есть организовать событие  самому и

заставить его развиваться так, как будто  оно произошло спонтанно,  писать о

нем со стороны - это было для Куманского признаком настоящего мастерства.

     Перестроечные  телеинсценировки  Невзорова   с  профессиональной  точки

зрения не вызывали у него большого восторга. Это были всего лишь  спектакли.

Куманский  же делал саму жизнь, он не строил декораций и  не выбирал ракурс,

при  котором  были  бы  не видны  фигуры зрителей, он  моделировал  реальные

ситуации,  и  в них не было места актерской игре. Для  всего этого, конечно,

больше подходило  название "провокация", но  Яша не задумывался о  терминах,

ему был важен результат.

     Вот и  историю спасения Гурьева  из тюрьмы раздул  именно он. Подписные

листы,  громкие  имена  адвокатов,  даже  небольшая демонстрация  творческой

интеллигенции, закончившаяся двухдневным  пикетом у здания мэрии, -  все это

было умело спровоцировано одним человеком,  о  чем  никто, конечно, даже  не

подозревал.  А Куманский, кроме неплохих гонораров  и двух месяцев спокойной

жизни,  сделал себе  на  этом еще и  весомый моральный  капитал  - теперь он

считался  бескорыстным  и  принципиальным  борцом  за  свободу творчества  и

человеком,  готовым   пожертвовать  хорошими  отношениями  с  властями  ради

искусства, персонифицированного в томящемся под следствием Гурьеве.

     Только  вот  на  Боре  Гольцмане  схема Куманского дала  сбой.  В планы