облокотившись на края столешницы, пить жидкое кислое пиво из кружки толстого

мутного стекла  и говорить о  футболе, о бабах, о том, что на работе не дали

отгул, и других реалиях жизни простого советского человека. Всего этого Боян

на дух не переносил.

     -  Слушай,  а  чего  мы  здесь  делаем? -  спросил он  своего  старшего

товарища,  который в  этом  странном, чудом сохранившемся  в  центре  Москвы

пивном  баре  советского  образца чувствовал себя как рыба в воде и рылся  в

кармане, собираясь,  видимо,  отбыть к  стойке  с  двумя  блестящими пивными

кранами.  У  стойки толпилась небольшая очередь  из  мужчин в темной, бедной

одежде. Лица  у  мужиков были  красного цвета,  в  морщинах, некоторые  -  с

синяками, иные - с глубокими шрамами.

     -  Тебе не нравится? -  спросил Кудрявцев. - Ты  чего? Это такое место!

Памятное... Мы тут с Лековым знаешь как оттягивались? Еще в семидесятые. Как

оно сохранилось до сих пор - просто не представляю... Память! Только здесь я

чувствую себя молодым. Эх,  Толька, сейчас пивка  рванем... Ты не бойся, тут

хорошо... Расслабься... Я быстро.

     Кудрявцев пошел  к стойке  и  встал в  конец  очереди,  оставив  Толика

наедине с его страхами и тошнотой, которую  Боян  испытывал от одного только

вида этой жуткой "пролетарской" пивной.

     - Слышь, друг, дай три рубля.

     Чья-то рука ударила Толика по плечу.

     - А?

     Боян повернулся и увидел  перед  собой парня в синем спортивном костюме

явно турецкого производства.  Длинные  сальные  волосы, маленькие глазки  на

потном лице... Эти глазки бегали по сторонам,  то ли что-то выискивая, то ли

просто не могли зафиксироваться хотя бы на миг.

     - Три рубля?

     - Чо, не русский, что ли? Братан, ты слышишь, або как?

     - Сейчас...

     Толик сунул руку в карман и  понял, что  ни  копейки мелочи у него нет.

Только пачка долларовых купюр.

     - Нету у меня, - хмуро сказал Боян.