вызвали бы "неотложку" - все, кранты...

     Сколько таких историй было  -  уму непостижимо. И все  его,  Гольцмана,

ровесники. Возраст...

     Нет,  нельзя  сейчас  сломаться.  Никак  нельзя. Всю жизнь  горбатился,

работал дни и ночи без сна и отдыха.  Вот  наконец засветило что-то впереди,

капитал  какой-никакой   сколотил,  так   ведь   нужно   и  пожить   в  свое

удовольствие... Иначе - что?  В могилу  деньги забирать? Так там они вряд ли

понадобятся.

     Борис Дмитриевич посмотрел на влетевшего  в  кабинет  Матвеева  с плохо

скрытой злостью.

     "Молодой...  Сволочь...  Меня  переживет, гаденыш, - подумал  Гольцман,

испытывая непонятную, внезапную и острую  ненависть  к подчиненному.  -  Мое

ведь место займет. Как пить дать. Стоит мне чуть слабину дать - все, поминай

как  звали. Приеду из больницы, а в моем  кресле уже этот  красавец сидит. И

еще  объяснит потом -  мол, нельзя  дело останавливать,  процесс должен быть

непрерывным...  Сам  научил,  сам  ему  первые уроки  давал...  Нет,  нельзя

расслабляться, нельзя... Никаких болезней!"

     - Ну что, Митя, как все прошло?

     Борис  Дмитриевич  усилием  воли  отодвинул  черные мысли и  постарался

переключиться  на приятные и привычные  повседневные дела.  Даже  нацепил на

лицо совсем не обязательную для Матвеева улыбочку - дурацкую, слащавую, чуть

ли не отеческую.

     - Класс,  Борис  Дмитриевич!  Вот  так  бы каждый  месяц, просто супер!

Работа - не бей лежачего. Сказка, одно слово.

     - Согласен.  Только, видишь,  к сожалению, эта  вещь одноразовая. Может

быть, года через два повторим. Каждый месяц - нереально. Даже два раза в год

- нереально. Раз в год - с большим напрягом. Народ не пойдет. Проверено.

     - Да, черт возьми. Все хорошее быстро кончается.

     - Деньги сняли с касс?

     - Сняли. Можно делить.

     - А чего делить? Все наше. Десять процентов фирме, десятку - москвичам,