советской власти разве что.

     - Ладно, Костян,  не ной, пожалуйста. Не  строй из себя няньку. Тебе не

идет.

     Костя пожал плечами:

     - Как скажете.

     - Вот так-то лучше, - улыбнулся Роман. - Курнуть хочешь?

     - Я на работе, - со вздохом ответил Костя.

     - Ну ладно. Тогда давай машину ко входу... А твоя тачка где?  - спросил

он у Артура.

     - На стоянке. Где ж еще?

     - Поедем на моей. Свою оставь. Костя, посмотришь,  чтобы там все было в

порядке.

     - Что за машина?

     - "БМВ", серая, - сказал Артур.

     - А-а, видел. Хорошо, проследим.

     - Ну, двинули?

     Роман пружинисто, как ему показалось, поднялся с кресла и чуть не  упал

на стол. Его  повело в сторону, он несколько  раз  мелко переступил, таща за

собой кресло, наконец обрел равновесие и рассмеялся.

     - Хо-ро-шо-о-о! Чувствую, что отдыхаю. В кои-то веки!

     - Ну-ну. - Стоявшй в дверях Костя покачал головой.

     - Может быть, все-таки  шофера дать? У  меня  там Игореха  сидит, груши

околачивает...

     - Не надо, я сказал. На крайняк вот Артур порулит. Порулишь?

     -  Да доедем,  не ссы, -  ответил  Ваганян,  взгляд которого  рассеянно

блуждал по комнате.

     Александр Михайлович Рябой сидел в приемной Вавилова уже сорок минут.

     "Как   все   меняется.   Заматерел  Владимир  Владимирович,  заматерел.

Раньше-то  вместе бухали.  Пиво  с утра пили, тряслись  вместе в бодуне... А

теперь смотри-ка,  маринует в приемной,  гад...  Ну ничего. Отольются  кошке

мышкины слезки".

     Впрочем, эти  слова Шурик произносил  про себя благодушно, без  злости.

Кто, как не он, мог понять,  что и впрямь  занят  Вавилов,  что  не из понта

дурацкого держит его в приемной, что старый знакомый  взвалил на себя хоть и

посильную, как показывала жизнь, но все же очень тяжелую ношу.

     Дверь  кабинета  открылась.  Секретарша,  сидящая  за длинным барьером,

встрепенулась, как-то  мгновенно  подобралась  и  нацепила  на лицо  деловое