Шурик  быстро  отметил  про  себя, что  капитан, оказывается,  довольно

близко знаком  с  санитарами - интонация, с которой следователь  обратился к

"монаху", была допустима только между людьми, давно друг друга знающими.

     - Ну? Что скажете? - снова спросил Буров у Шурика.

     - А черт его знает... Это точно он?

     Александр Михайлович  разглядывал  то, что  лежало  в раскрытом  теперь

блестящем пластиковом мешке.

     Очевидно было,  что эта черная масса, в  которой отчетливо  угадывались

очертания  человеческой  фигуры,  и  была   некогда  человеком,  только  вот

определить, мужчина это или женщина, молодой парень  или взрослый мужчина, с

первого взгляда представлялось совершенно невозможным.

     Неровный, словно неряшливо вылепленный детской рукой из смеси черного и

коричневого пластилина, мятый  шар  вместо  головы,  переплетения  немыслимо

изогнутых толстых змей вместо рук и ног, спутавшихся липким клубком на месте

груди, короткий, неправильной формы прямоугольный обрубок вместо тела...

     Мертвец лежал в так называемой "позе боксера" - остатки  рук  прижаты к

груди, ноги, согнутые в коленях, подтянуты к животу..

     - Да-а,  - зажав  нос,  наконец-то выдавил  из себя  Шурик.  - Так,  на

взгляд, и не скажешь - он не он...

     - Я боюсь, что и не только на взгляд, -  покачал головой Буров. - Можно

основываться на показаниях свидетелей.

     -  А  что  они там показывают? - спросил Шурик,  продолжая разглядывать

обгоревший труп.

     - Свидетели,  Александр Михайлович, говорят, что  точно уверены - Леков

был  один  в доме.  Вот... -  Буров достал из  папки лист  бумаги. -  Львова

Екатерина Семеновна... Она, по  ее  словам, день  и ночь наблюдала за  домом

Кудрявцева. Пенсионерка,  делать  нечего. Кудрявцев  уехал ночью,  на  своей

машине, с  девчонками.  Леков утром вышел, посидел на лавочке, покурил,  она

еще  ругалась, кричала на  него, что окурки бросает вокруг, запалить  может.