значит, с ним по-прежнему можно и нужно иметь дело.

     Кабинет  директора  фирмы  выглядел  более  чем  скромно.  Черный стол,

черный,  вечно  запертый на ключ шкаф у стены, черный же диван  и  в  углу -

высокий, выше человеческого роста, сейф.

     На столе Гольцмана всегда лежали бумаги, причем, как  правило, ненужные

-  старые  газетные вырезки, макеты  прошлогодних афиш, образцы  билетов  на

давным-давно  прошедшие  концерты,  листы  бумаги  с  записями,   сделанными

впопыхах рукой Бориса Дмитриевича, таинственные  стенограммы, которые  и сам

он в большинстве случаев уже через час после записи не мог расшифровать.

     Даже оба  телефона, стоявших  на его столе,  были какие-то невзрачные -

"Панасоники" очень старой модели, давно вышедшие не то что из моды, но  даже

из употребления в кругах, где, как принято говорить, вращался Гольцман.

     Компьютеры, факсы, принтеры, вся техника, без которой фирма не могла бы

функционировать  в  современных условиях,  особенно при том размахе, который

она имела, -  все это находилось в соседних помещениях, кабинет же директора

дышал милой, теплой, почти советской бюрократической архаикой.

     Сейчас  кроме Гольцмана в  кабинете находился  Митя  Матвеев -  ведущий

продюсер "Норда",  принесший неприятное известие о подставе, которую устроил

фирме Василек.

     "Вот   получит,   сучара,   -  думал   про  Василька  Митя,  откровенно

злорадствуя. -  Распонтился, гнида!  Воинствующая нищета...  Рокер-шмокер...

Художник... Сейчас Гольц его уделает... С говном смешает..."

     -  С  говном  смешаю,  -  остановившись  напротив  Мити,  веско  сказал

Гольцман. - Художник, понтярщик...

     Митя согласно кивнул.

     - Набери-ка мне его номер, -  сквозь зубы процедил Гольцман. - Сейчас я

сам с ним поговорю.

     - А его нет. - Митя развел руками.

     - А где же он? - в тон ему спросил Гольцман.

     - В Москву уехал. В каком-то клубе концерт ему заделали...