типа. По Лекову.

     - Ты  чо,  опух?  - Шамай хлопнул Босса по  плечу.  - Крышу  оставил  в

поезде?  Концерт  снимать! Мы сегодня скажем, что  в  память  Васьки играем.

Хоронить-то у вас будут? - Он посмотрел на Митю, который держал  перед собой

бутылку, раздумывая, стоит ему сейчас пить или нет.

     - Что? А, да. У нас. Сегодня тело привезут.

     - Кто?

     - Наш администратор.

     - Ясно...

     Гриня, отошедший куда-то в сторону,  вернулся и протянул Шамаю открытую

уже бутылку водки.

     - Ну, по глотку за Ваську.

     -  Э,  братцы, давайте-ка  тормознем,  - испуганно  воскликнул Митя.  -

Концерт еще. Потом все будет.

     -    Че-го?    -    Шамай    навис    над    Матвеевым    всем    своим

стопятидесятикилограммовым телом. - Ты что нас, за лохов держишь, а?

     - Да нет, Шамай, что ты?

     - Тогда махни тоже.

     - Ладно. - Митя взял поданную ему Гриней бутылку. - За Василька.

     Матвеев сделал большой глоток, потом еще один, закашлялся.

     - На, запей. -  Шамай  вернул ему пивную бутылку, и Митя залил вставшую

комом в горле водку обильной порцией пива.

     - С утра выпил - весь день свободен, - весело заметил Гриня.

     -  Поехали  в гостиницу, -  сказал  Матвеев, думая, что день начинается

совсем  неплохо. Снова  вернулись  мысли об Ольге,  на  душе  стало  хорошо,

спокойно и даже весело.

     - Теперь можно, - объявил Босс.

     - Давно он у тебя работает?

     - Митя-то? Давно. А что?

     - Да так. Сволочь он. И трус.

     - Чего это ты?

     Гольцман  налил Ольге  водки  -  теперь на столе стояли  рюмки. Стаканы

Борис Дмитриевич  с  брезгливой  гримасой  швырнул  в  мойку,  сам  пошел  в

гостиную, порылся в буфете и, найдя  более  подходящую  посуду, принес ее на

кухню.

     - Так я же его знаю тысячу лет.  Он  на меня глаз положил,  еще когда в

институте  учился.   Погоди...  Когда  это...  Году  в  восемьдесят  втором,

примерно. Да. Такой ссыкун был, страшно вспомнить. Мерзость.