Борис Дмитриевич сидел в своем любимом  кресле  в новой  квартире Ольги

Стадниковой.

     Он бывал  здесь не слишком часто, но тем  не менее уже мог называть это

кресло  "своим  любимым", говорил, что к виду из  окна "быстро  привык", что

щели в коробке железной двери пора бы заделать специальным наполнителем.

     - Как  врач?  - спросил он у Ольги,  которая стояла у  окна с  чашечкой

кофе.

     - Нормально.

     -  Что   -  нормально?  Расскажи,  мне   ведь  интересно.   Никогда  не

кодировался.

     - Да ничего особенного. Сначала сеанс  гипноза. Ну, на меня эта беда не

действует, я уже раньше пробовала. Так, покричал доктор, попугал... Мол, все

умрем, мол, выпьешь рюмочку - смерть. Смерть!!! Страшным таким голосом.

     - А потом?

     - Потом  - по  очереди в кабинет. Народ там интересный, конечно. Полный

оттяг. Один пришел - второй раз, говорит.  Сначала кодировался на  пять лет,

ну, эти пять лет и не пил. Дни считал. А срок вышел - он за  две недели все,

извини за выражение, прохуячил. Все, что дома было. Бабки, телевизор, видик.

Небогатый такой мужик, совок,  денег мало. В общем, на неделю хватило. Потом

его жена из дома поперла.

     - Ничего себе! Так  у него жена еще есть? И все это  терпела? Неделю, я

имею в виду. Пока он свои телевизоры пропивал?

     - Терпела. Думала, очухается. Пять лет покоя у нее все-таки было. Потом

перестала  терпеть.  Поперла  из  дома.  Он  еще  неделю  по   друзьям.  Все

праздновали, что он развязал. Радости, говорит, было  - в каждый дом заходи,

везде нальют. "Колька развязал! Ура!"

     - А потом?

     - А  потом прихватило сердчишко, помирать начал. "Скорую" вызвал. Ему и

говорят: "Кранты  тебе,  парень. Пить  ни-ни".  Кодирование,  он  рассказал,

хитрая штука. Вернее, алкоголизм. Понимаешь, когда  человек останавливается,

бросает бухать, он на той же дозе остается, на которой бросил. То есть, если