Песни Портнова нравились даже устроителям концертов. Но несмотря на это

устроители звонили Леше  все реже, приглашали  хорошо если раза  два в  год.

Жить  так дальше было нельзя, но бросать музыку Портнов не собирался и, дабы

решить  эту  неразрешимую   задачу,  начал  искать  ошибки   в   собственном

творчестве.

     -  Смещение, - повторял Портнов, образованный, прекрасно знающий теорию

музыки  человек,  купившийся  на  шарлатанскую  теорию  учителя-недоучки.  -

Смещение.

     Это  было  ключевое  слово  гуру  -  Миши-Франкенштейна,  как звали его

приятели. В перерывах между "кислотой" и героином Миша в больших количествах

слушал  старый  тяжелый  рок  семидесятых,  покачивал  в  такт  указательным

пальцем, прихлопывал ладошкой по табурету и произносил многозначительно:

     - Смещение...

     Это таинственное смещение в  барабанных рисунках, в нотах бас-гитары, в

общем ритме  и искал  Портнов,  мучая своих друзей, пытаясь добиться  от них

желанного  "драйва", который  сразу  же  соберет в  залы  публику, привлечет

менеджеров,  откроет для "Каданса" радиоэфир, распахнет  двери телевизионных

студий, и дальше  пойдет  не  жизнь,  а просто малина  с клубникой,  обильно

заправленные густыми сливками.

     Окончательно  рассорившись   с   остатками   "Каданса",   Леша   принял

героическое решение и  покинул группу,  которой  отдал  ни много ни  мало  -

двадцать лет своей жизни. Лучших лет, как он теперь понимал.

     - Леха, -  сказали ему музыканты во  время  последней,  самой последней

встречи. - Леха! Тут  ситуация такая. Или ты,  или мы. Мы больше не можем. У

нас есть предложения...

     - Идите  на хуй со своими предложениями, - сказал Леша. - Я  все понял.

Всего доброго.

     И ушел, хлопнув дверью.

     Потом, правда, все они созвонились, долго друг перед  другом извинялись

и остались вроде бы в приятельских отношениях.