- Я немножко из другой социальной группы, - сказал Вавилов.

     - Да.  К вам  это не относится.  Но я ведь  сейчас не о вас, а  о своих

клиентах. У них  теперь принято  - охотничьи домики, загородные  имения... В

кабинетах чучела  волков,  ружья, кинжалы. Отсутствие вкуса  всегда  было  в

крови  у  русского человека.  Нет  у вашей нации вкуса,  вы всегда  питались

только крохами с европейского стола. Обезьянничали.  Не обижайтесь, Владимир

Владимирович, мне-то со стороны виднее. Да и вы сами, как  умный человек, не

можете с этим не согласиться.

     Бернштейн вздохнул, перевел дыхание.

     -  Так  вот.  Что прежде - у  этих партработников,  у элиты,  считалось

высшим шиком париться в бане, что теперь - охотничьи домики, сауны, парилки,

- все  осталось,  как при советской власти.  Те же вкусы. Водка, икра, голые

прости-господи.  Бляди,  одним  словом. Ну и  наш брат,  рукодельник,  снова

понадобился.  Хвастают друг  перед  другом  своими охотничьими  трофеями.  А

настоящих  охотников-то  среди  них практически  нет. Для  охоты ведь  нужно

душевное  спокойствие,  созерцательность. А  откуда  у  них  душевный покой?

Дерганые все, пальцы топорщат, потеют от страха, у всех на нервной почве уже

давно  не  стоит.  А  туда  же... Я  повторяю, -  продолжил  Бернштейн после

очередной паузы.  Вавилов  заметил,  что это,  видимо, обычная  для  старого

чучельника манера  разговора: выдать несколько фраз, этаких длинных очередей

из автомата, а  потом сделать паузу - для того, наверное, чтобы  поменять  в

этом автомате рожок с патронами. - Я повторяю,  к вам это не относится. Хотя

вы тоже не охотник. Сами же сказали, что зверя угрохали по пьяни. Случайно.

     - Ну, допустим. Так в чем же суть все-таки?

     - Суть в том, что я хочу вас предостеречь. Вы мне симпатичны.

     - Вы - меня? Предостеречь?

     - Именно. Знаете, что я Куцинеру сделал чучело бесплатно?

     - Нет. Меня это, признаться, не очень...