ему,  чтобы забалдеть, нужен  был  литр, он три года  не пьет, а потом не по

новой  начинает,  как  молодой,  не  по  чуть-чуть,  а  сразу  с  литра.  Но

организм-то отвыкает за эти годы. Может не выдержать.

     - Да... Пугаешь ты меня.

     -  Ладно, чего там. Короче, этот мужик снова пришел  кодироваться. Буду

теперь, говорит, на новый телевизор зарабатывать. Еще на пять лет в завязку.

     - Смотри, как интересно народ у нас живет. Разнообразно. Разносторонне,

я бы сказал. То пьет, то не пьет. Не соскучишься.

     - Это точно.

     - Ну а сам процесс-то как?

     -  Процесс  -  минуты на  две.  Подавил  на  нервные,  как  он  сказал,

окончания, прыснул в рот спиртом - меня чуть не вырвало, - и все.

     - Что - все?

     - Не хочется бухать.

     - Совсем?

     - Ни капельки.

     - Слушай, а как это - не хочется? Мне даже и не вообразить такого.

     Гольцман встал, подошел к Ольге, взял  у нее из рук чашку,  поставил на

подоконник. Потом обнял Стадникову сзади, сжал пальцами ее груди.

     - Ну, так как это - не хочется?

     - А ты представь, что тебе года четыре.

     -  Не  могу, - сказал Гольцман, еще  крепче прижимая к себе Ольгу.  - В

четыре года у меня не было таких рефлексов, как сейчас...

     - Я не про рефлексы  говорю. Вот когда тебе было года четыре... Скажем,

Новый год, родители за столом  сидят, выпивают, а  ты лимонадом наливаешься.

Тебе водки хотелось тогда? Боря!..

     Гольцман расстегивал Олины джинсы.

     - Боря! Ну что ты делаешь!

     - Ты говори, говори...

     -  Ну... В общем, рефлексы делаются,  как у маленького ребенка... Ой...

Осторожней!.. И выпить совсем не хочется...

     - Все рефлексы?

     Гольцман уже  расстегивал свои  брюки,  одновременно  стряхивая с  плеч

пиджак.

     - Нет... Не все...

     - Слава богу, - сказал Борис Дмитриевич, наклоняя  Ольгу вперед и кладя

грудью на  подоконник. - Слава богу, что не все... А то я и  не знал бы, что