Особенную неприязнь  делегации нью-йоркских  геев,  встречавших Бояна в

аэропорту, вызвало  появление его  жены. Как  Толик ни  пытался  на  ломаном

английском объяснить  господам в кольцах,  серьгах и браслетах, что  Ленка -

тоже  представитель московского  сексуального  меньшинства,  известнейшая  в

Москве  лесбиянка, и что брак их - чистая фикция, лица американских геев  не

расцветали обязательными улыбками.

     В первый  же вечер Толику  был  устроен  импровизированный  экзамен  на

прочность   -   вечеринка,   организованная  в   одном   из   ночных  клубов

Гринвич-виллидж, плавно  перетекла в двухэтажную квартиру  на  Бликер-стрит,

принадлежавшую  хозяину  клуба,  и  там  общее  веселье грозило  закончиться

непринужденной  групповухой совершенно  конкретной  направленности  -  кроме

Ленки, ни одной женщины в распоясавшейся в прямом и переносном  смысле слова

компании не было.

     После  короткого  выяснения  отношений   Ленка  со  скандалом  покинула

помещение, а  Толик всю  ночь пытался свести  активные действия  своих новых

друзей к светской беседе, чем вызвал их глубочайшее разочарование.

     Кончилось  все тем, что, закусив губу, он таки оказался в одной постели

с  директором  ночного  клуба,  но разочаровал и его  -  в  какой-то степени

американскому профессионалу однополой любви удалось реализовать свои желания

в отношении московского гостя, но, к его удивлению  и разочарованию, гонимый

художник  оказался  девственником,  пугливым,  неумелым  и,  кажется,  более

ориентированным на платонические отношения.

     После неудачной вечеринки  "голубые" мгновенно охладели  к  Толику. Они

перестали  отвечать  на  его  телефонные  звонки  и  демонстрировали  полное

отсутствие желания не  то что финансировать его творчество,  но  даже просто

встретиться и выпить кофе.

     Реакция Ленки  была  еще более  неожиданной  и  тяжелой.  Когда  Толик,