грязного, словно из помойки вытащенного паренька было для Кудрявцева чуть ли

не мистическим откровением.

     Роман Альфредович вышел из лифта и  увидел... Сначала  он подумал,  что

увидел  кучу  грязного тряпья,  неизвестно  кем и  зачем  наваленного  среди

облицованных мраморными плитками стен. Но потом,  уже  идя к своей  двери  и

беззлобно кляня неаккуратность жильцов, Кудрявцев понял, что это  никакая не

куча тряпок, а  вполне живой  человек,  ребенок,  и  не  просто  ребенок,  а

подросток, которому впору находиться в реанимационном отделении больницы, но

только  не  здесь, не на лестничной площадке, пусть даже  очень  чистой и со

стенами, облицованными мрамором.

     Паренек лежал на  боку,  подтянув  к животу ноги. Рядом с ним  валялись

одноразовый  шприц,  спичечный коробок  и бумажки -  "чеки". Мальчишка  тихо

стонал,  тело его подергивалось,  он,  казалось, хотел что-то сказать, но не

мог или не понимал, к кому обратиться.

     Кудрявцев наклонился  над пареньком,  взял  его голову  двумя руками  и

повернул к себе.

     - Холодно,  - лязгая зубами, сказал парень. -  Холодно... Одеяло дайте,

дяденька.

     - Что? Какое одеяло?

     -   Одеяло.  Мамочка...  Где  я?  Холодно...  Дайте,  пожалуйста,   чаю

горячего...

     -  Вставай,  друг, - сказал  Кудрявцев. - Вставай,  там разберемся, чаю

тебе или еще чего.

     - Не  могу, - ответил парень, продолжая  стучать зубами.  -  Не могу...

Ноги...

     - Что - ноги?

     - Ноги отнялись... Где я?

     Пареньку на вид было лет двенадцать.

     Вавилов вздохнул, открыл дверь своей квартиры и вызвал "скорую".

     Бригада  приехала  очень быстро - видимо,  указанный адрес находился  у

диспетчера в каком-нибудь  особом списке.  Когда санитар  вместе с  врачом -

молоденькой и очень симпатичной девчонкой - потащили  паренька к  лифту, тот

начал орать так громко и страшно, что Кудрявцев вздрогнул.

     - Что это с ним? - спросил он у девушки-врача.