- Кеды выставил. Умер, одним словом.

     - Умер?

     - Слушай, Митя,  кончай дурачком прикидываться.  Умер. Он же не бог. Он

человек. А человек, бывает, умирает.

     - Да, случается... А что с ним? Что произошло? Убили, что ли?

     - Почему ты так подумал?

     Гольцман прищурился и с интересом посмотрел на Матвеева.

     - Ну... - Митя пожал плечами. - Ну, не знаю... Время такое. Да и сам он

был парень заводной. И здоровый... И торчал вдобавок. Тут все одно к одному.

     - Молодец!

     - Кто?

     - Ты.  Не  он  же...  Он  уже теперь  никто...  Хотя, в  общем... Время

покажет.

     - Что?

     Лицо  Гольцмана приобрело выражение, которое Митя очень не любил.  Губы

Бориса Дмитриевича сжались в тонкую синусоиду, глаза остановились. Раздражен

был Борис Дмитриевич и в этом состоянии опасен для окружающих.

     - Какой ты тупой, Митя...

     - Извините.

     - Да ладно. Горбатого могила исправит. Слушай сюда. Мы, то есть "Норд",

занимаемся теперь Васильком. Быстро дуй к его жене. Все расскажи.

     - Что?!

     Митя вскочил со стула и заходил по кабинету.

     - Что - "расскажи"?! Почему я? Что я знаю? Нет... Не-ет!

     - Да! Ты сейчас,  милый мой, поедешь.  И  не говори,  что у  тебя тачка

сломана.

     - Я и не говорю...

     -  Чудненько.  Сгорел он  по  пьяни. Курил,  наверное,  в  постели  или

что-нибудь  вроде  этого...  Как  это  обычно  бывает?  Вполне  традиционная

алкогольная смерть.

     - Или под кайфом, - высказал предположение Митя.

     - Нет. Никаких "под кайфом". Пьяный был, ты понял?

     - Понял.

     -  Так и скажешь. А она... Ты ее не бойся, Митя. Она баба ушлая.  Я  ее

давно знаю, у них уже  несколько лет  не  все  в порядке. Так что истерик не

будет. И скажи...  - мягко так, сам сообразишь как - скажи, что все  расходы

по похоронам там, поминкам, всю суету мы берем на себя. Полностью. Ей ничего

делать не придется. Понял?