Крашеный, белый в прошлом, потолок теперь имел  темно-рыжий цвет от копоти и

табачного  дыма, рамы  на  окнах  рассохлись,  разошлись,  там  были  теперь

широкие, чуть  ли  не в палец, щели, и  общий дискомфорт усугублял ровный  и

нудный, словно преддверие зубной боли, сквозняк.

     - Васька ремонт начал делать...

     - Сам? - Матвеев оттягивал неприятный разговор.

     - Сам. Он все сам. Самый умный. Вот и доумничался.

     - Да... Такие дела.

     - Ладно, слезы лить не будем. Не дети. Да, Митя?

     Матвеев осторожно пожал плечами.

     - Наливай давай.

     Ольга поставила  на  стол, слегка  присыпанный сигаретным  пеплом,  два

стакана сомнительной чистоты.

     - Что там у тебя?

     - Водка. И пиво.

     - Давай с водки начнем. Чтобы сразу...

     Матвеев  наполнил  стаканы,  взял  свой,  поднял,  размышляя,   сказать

что-нибудь или не стоит, но Ольга разрешила его замешательство.

     - Давай, Митя, не робей. Я атеистка. Мне все эти обряды да предрассудки

по барабану.

     Матвеев быстро проглотил водку, глянул на хозяйку - Ольга легко махнула

полстакана, словно это была не водка, а сладкая водичка.

     "Практика, - отметил он про себя. - А вообще она еще очень даже... И не

скажешь, что квасит каждый день".

     - Ну что, Митя? -  Ольга  села  напротив гостя и посмотрела ему в глаза

сквозь  густые клубы сигаретного дыма. - Ты ведь с чем-то ко мне пришел.  Не

просто посочувствовать, а?

     - Не просто.

     - Ну, я тебя слушаю.

     Ольга взяла  бутылку и  снова плеснула в  стаканы -  на  этот раз  доза

немного уменьшилась.

     - Мы с Борисом Дмитриевичем...

     - А-а... Гольцман прорезался. Совесть проснулась, что ли?

     Митя пожал плечами.

     - Что ты, Оля... Мы же искренне...

     - Ладно, ладно. Давай, говори.

     - Оля, значит так. Мы сейчас подумали с Борисом Дмитриевичем...

     - А можно не так официально?

     - Можно. Гольцман  сказал, что раз  у нас контракт  с Васильком, то  мы