требовать. Орала, что концерт сорвет.

     -   Пьяная?  -   Гольцман  пристально  посмотрел  на  Митю.  -  Она  же

закодирована. Она... Ты, что ли, щенок, ее  подбил? А? Говори,  пацан! Ты ее

спровоцировал?

     -  Почему вы на меня-то?  - смущенно отводя глаза  в сторону, попытался

отбиться Митя,  но  Гольцман  вскочил, бросился  к Матвееву, схватил  его за

отвороты пиджака.

     - Говори, падла! Твоя работа?

     -  Подумаешь, выпили  вчера... Большое  дело!... От этого еще  никто не

умирал...

     - Ну, ты и гондон, - сказал Гольцман, убирая руки с пиджака Матвеева. -

Ну и гондон...

     - Боря, - тихо сказал Шурик, - ты успокойся. Может, оно и к лучшему?

     - Я вот тоже так подумал, - быстро, словно оправдываясь, сказал Митя. -

А то она лезет не в  свое дело... Орет, скандалит...  Дела все запутывает...

Пусть уж себе дома квасит по-тихому...

     Гольцман  хотел  сказать, какой  Митя на самом  деле подонок,  какая он

мразь, что он его больше видеть не хочет и требует, чтобы тот убрался с глаз

долой, что все, кто его окружают, -  мерзавцы и  что он еще постоит за себя,

но  вдруг в бок словно  воткнулся невидимый раскаленный металлический штырь,

пронзил Бориса Дмитриевича насквозь и стал медленно поворачиваться, разрывая

внутренности, перемалывая кости и вытягивая из его тела последние силы.

     Лицо  Гольцмана  побелело,  колени  подогнулись,  и  Борис  Дмитриевич,

схватившись за бок, неловко повалился на ковер.

     Яша  Куманский, президент акционерного общества  "Объектив",  вышел  на

сцену.  В  возглавляемое  им  общество  входили  десяток  самых "желтых"  и,

соответственно,  самых  покупаемых  и  высокотиражных  петербургских  газет,

несколько журналов, видеостудия, а также несколько рекламных агентств.

     - Сегодняшний  фестиваль,  -  сказал  Яша,  - это  в  какой-то  степени

знаковое   событие.  Все   вы   знаете,   что  он  посвящен  памяти   нашего