журналиста  не  входило  портить  отношения с  одним из  ведущих  продюсеров

Петербурга,  как не хотел  он прикладывать руку и к  росту его самомнения. С

Гольцманом и  так  было  непросто  общаться,  а  уж если  он  возомнит  себя

вершителем судеб человеческих - тогда только держись...

     - Пусть посидит, - снова сказал Гольцман.

     - А...

     Куманский судорожно думал, как продолжить разговор. Ему  очень хотелось

так или иначе привлечь именитого продюсера к "Гурьевскому делу".

     - А...

     - Что? У тебя еще что-то?

     - Может быть, как-то финансово поучаствовать?

     - В каком смысле? Чтобы я ему денег дал, ты это хочешь сказать?

     - Ну... вообще-то, конечно,  нужно... На адвоката там, да и вообще. Сам

понимаешь, в тюрьме сидеть - удовольствие не из дешевых.

     - Понимаю.

     - Он квартиру собирался продавать, - вдруг вспомнил Куманский. - Он мне

об этом говорил. Точно.

     - Как же он ее продаст, в тюряге сидючи?

     - А ты можешь помочь с этим? Он боится, что его кинут.

     - Квартиру... На Марата, да? Старая его хата?

     -  Да. Он-то к жене перебрался.  И вообще, Вовка ведь  в  России теперь

редко бывает. А деньги не помешают.

     - Редко бывает...  - Гольцман усмехнулся. - Редко, да  метко. Ладно.  Я

так понимаю, что доверенность у кого-то есть?

     - Есть. У жены.

     -  Ну, положим, эту  квартиру я могу у него купить. Только, конечно, по

разумной цене. Под офис.

     - Под офис маловата будет... -  начал Куманский, но осекся под  тяжелым

взглядом Гольцмана.

     - Впрочем, тебе видней.

     - Это уж точно,  - тихо ответил Борис Дмитриевич. - Это точно,  что мне

видней.

     Куманский быстро  прикинул, что из этой истории можно выжать  маленький

скандальчик  - мол,  зажравшийся капиталист от  искусства наживается на горе

художника, - но тут же отбросил эту мысль. Для того, чтобы понять, что  вред

от ссоры с Гольцманом намного перевесит дивиденды, полученные от  публикации