приехал?

     -  Да. Если честно,  то за  этим. Потому  что  такие  дела нужно делать

быстро.

     -  Давай  делать  быстро.  Мы   люди  взрослые,  по-взрослому  и  будем

конкретизировать.

     Стадникова шагнула в сторону и обогнула стол. Высоко закинув  ногу, она

перешагнула через колени Гольцмана и уселась  на них верхом, лицом  к слегка

оторопевшему  Борису Дмитриевичу. Ольга положила руки ему на  плечи,  причем

халат  окончательно съехал с груди, и теперь торчащие  вперед  острые  соски

находились  прямо  у   рта  замершего  в   нерешительности  и  растерянности

генерального продюсера процветающей фирмы "Норд".

     - Давай, Боря, конкретизируй. Что же ты замолчал?

     - Оля... ты... Это как-то, знаешь... Ты бы села нормально...

     - Нормально? Хорошо.

     Рука Стадниковой  скользнула к  ширинке Бориса Дмитриевича и, мгновенно

расстегнув "молнию", вытащила на свет божий его напрягшийся, налитый темной,

тяжелой кровью член.

     - Нормально?

     Олина рука массировала орудие Гольцмана, сжимала его, гладила  пальцами

головку.

     - Ты  меня, Боря, не бойся...  Я просто  свободу  почувствовала сейчас.

Никто не узнает. А этот твой Митя - я только завелась, а  он уже захрапел...

Хилый он  у тебя. Гони ты его в шею, я уже говорила. А  мы с тобой...  мы  с

тобой такие дела можем делать, все утрутся! Возьмешь меня к себе на фирму, я

тебе так работу поставлю - все строиться в ряд будут.

     "А ведь и в  самом деле, никто не  узнает, - подумал Гольцман. - Как  в

песне поется: "Если женщина  просит..."  Только вот, не была бы  она больна.

Времени нет по врачам бегать. Да и желания - ну ни малейшего".

     - Боря, у меня мужика почти три года не было... Ну что ты, что ты? Чего

ты боишься?

     Гольцман  почувствовал,  как Стадникова  насаживается  на его  член,  и

подался ей навстречу.

     "Ладно. Если  и правда, что, кроме Митьки, у нее никого не было, тогда,