если  заболею, будет  с  кого спрашивать. В таком  случае  я его  сам  раком

поставлю, гаденыша этакого..."

     Митя проснулся от телефонного звонка. К его  удивлению, несмотря на то,

что воспоминания о  вчерашнем дне  обрывались в ресторане  "Крепость", куда,

после  обильного,  может  быть, чуть  более  обильного,  чем  того требовала

ситуация, возлияния  в  гостинице "Россия", он привез  московскую группу  на

обед, голова не болела и чувствовал он себя вполне сносно.

     К телефону подходить не хотелось.

     "В ресторане тоже что-то пили, но и, вполне определенно, ели".

     Митя  помнил, как хвалил мясо, крича,  что такого мяса он  не ел даже в

Америке,  не  то  что в какой-то  там  Москве. Мол, мясо в "Крепости" - всем

мясам мясо.

     "Ели, точно.  А если ели, значит, не сильно пьяные были. Хотя, с другой

стороны, ничего не помню... Как только домой добрался..."

     Митя был раздет, лежал в собственной постели под одеялом.

     Это  хороший признак. Вообще  говоря, то, что он не избит, не изувечен,

не заблеван (Митя  на  всякий случай  понюхал руки  - они ничем  не пахли, и

ладони  были чисты), то,  что проснулся дома, а не в милиции,  не в луже под

забором, -  это  уже  говорит о многом.  О  многом хорошем. Значит, не терял

головы. Ну, если и терял, то не совсем, не окончательно.

     Телефон продолжал звонить.

     Митя  поднялся  - в  голове даже  не кольнуло, - прошелся по  комнате в

поисках трубки и вышел на кухню.

     Трубка лежала на столе. Рядом  стояли початая бутылка водки, пепельница

с окурками и две пустые рюмки.

     "Вот те на, - удивился Матвеев. - Значит, я и дома еще с кем-то пил?"

     - Але, - сказал он, поднеся трубку к уху.

     - Давай,  Матвеев,  на  работу,  -  услышал  он  голос  шефа.  - Хватит

валяться. Жду тебя через полчаса.

     В трубке раздались короткие гудки.